Інстытут палітычных даследаванняў "Палiтычная сфера"
Агляд падрыхтаваны ў межах супольнага праекта “Кніжны агляд” Iнстытута палітычных даследаванняў “Палітычная сфера” і Цэнтра еўрапейскіх даследаванняў у Мінску.
Агляд падрыхтаваны гісторыкам Аляксеем Братачкіным.
В июне 2013 года вышел очередной номер журнала «Архэ», практически полностью посвященный проблемам исторической памяти и исторической политики в Беларуси. С содержанием этого объемного (почти 500 страниц) номера можно подробно ознакомиться на сайте журнала http://www.arche.by/by/page/ideas/15751#disqus_thread, а в данной рецензии хотелось бы обратить внимание на ряд отдельных публикаций и, возможно, последних тенденций в развитии историографии Беларуси.
Исследования исторической памяти и исторической политики в Беларуси
Тематика исторической памяти и исторической политики не так уж давно стала интересовать беларусских исследователей. Первые публикации фактически появились к концу первого десятилетия 2000-х (статьи Геннадия Сагановича, Алексея Ластовского, Алеся Смоленчука и других). Именно в них, со ссылками на концепции Яна Ассмана, Пьера Нора, Мориса Хальбвакса и других авторов началось рассмотрение в беларусском контексте проблемы исторической памяти в ее различных измерениях (проблематизация понятия «коллективной памяти» беларусов, исследование связи между памятью и национальной идентичностью и так далее).
Также появляются статьи, в которых изучалась проблема исторической политики как феномена вмешательства различных акторов (государства, историков, политических партий и деятелей, общественных организаций и так далее) в процессы создания значимых для общества образов истории. Попытки установить политический контроль над историческим образованием в школах и вузах, практики мемориализации определенных исторических фигур и событий и многое другое – все это часто превращается в «историческую политику».
Если в демократических странах историческая политика действительно предполагает равноправное участие всех акторов в ней, то в Беларуси речь идет о таком варианте исторической политики, при котором она в основном реализуется государством (имеющимся в Беларуси политическим режимом), у которого знгачительно больше ресурсов и возможностей, чем у других акторов, чтобы влиять на распространяющиеся в обществе образы истории. Именно поэтому, кстати, исследованиями исторической памяти и исторической политики занялись в основном ученые, работающие за пределами государственных институций, что лишний раз подчеркивает тот факт, что исследования в Беларуси часто представляют собой определенную форму сопротивления, а их цели задаются как раз желанием противостоять доминирующему властному дискурсу (другое дело – насколько горизонт таких исследований широк, но это отдельный вопрос).
За пределами академического дискурса проблематика исторической политики и исторической памяти в критическом измерении часто поднимается в популярной форме также на независимых информационных ресурсах («Архэ», «Новая Европа», TUT.by и так далее). В государственных СМИ критическое измерение подачи информации такого рода отсутствует, поскольку они непосредственно являются главными ретрансляторами проводящейся беларусским государством исторической политики, им не нужна критика.
Тема вышедшего номера «Архэ», таким образом, является относительно новой для массового читателя в Беларуси и, отчасти, даже для академического сообщества. Именно поэтому в номере не хватает качественного введения, в котором был бы представлен обзор уже проведенных в Беларуси исследований исторической памяти и исторической политики, описания включенности такого рода исследований в международный контекст и актуализации понятий, связанных с такими исследованиями. Это помогло бы и обнаружению связей между различными беларусскими исследователями и их тематиками на фоне отсутствия рецензирования и других академически важных практик.
Какова разница между беларусскими историками и «западными» историками?
Немного «странный» вопрос, который можно задать при взгляде на этот номер «Архэ», – а насколько «беларусским» он получился? Имеется ввиду не привязка к беларусскому контексту (здесь все в порядке), а авторы номера. Их биографии, размещенные перед началом каждого текста, а также сами тексты уже являются свидетельством ряда проблем беларусской историографии. Ряд значимых публикаций номера подписан именами иностранных авторов – немецкими историками Бернардом Кьяри, Робертом Майером и Кристианом Ганцером, французской исследовательницы Александры Гужон, канадского профессора Дэвида Марплза, шведского историка Пера Андерса Рудлинга.
Эта интернациональность не может не радовать, и она показывает, на первый взгляд, интерес к белорусскому контексту, существующий в академическом сообществе за пределами Беларуси. Но если посмотреть внимательно, то этот интерес фокусируется не столько на самой Беларуси, сколько либо на широком географическом и одновременно политическом контексте «Восточной Европы» и региона Польша-Украина-Беларусь, либо на изучении более широких явлений (таких, например, как память о Второй мировой войне или Холокосте) с использованием белорусских примеров. И в этом также нет ничего плохого, просто такое «внешнее» внимание к беларусской проблематике специфически проявляется в подходах к методологии и «языку» исследований.
Все перечисленные выше авторы в своих статьях в основном занимаются анализом памяти о Второй мировой войне и Холокосте в Беларуси и связанных с этим практик мемориализации. Они совершенно свободно используют словосочетание «миф о Великой Отечественной войне» (так прямо, например, и называется статья Кьяри и Майера), а также, описывая память о ней, анализируют «нарративы» и «дискурсы», созданные «при Лукашенко» или «националистической оппозицией». Иными словами, эти авторы, во-первых, разделяют идеи социального конструирования исторического знания, а во-вторых, их исследовательская идентичность определенным образом «свободна» от внутренних белоруссских проблем, и они в равной степени удаленно могут писать об исторической политике Лукашенко или о попытках «контролировать» историю другими политическими или интеллектуальными силами в Беларуси. Им также нет необходимости выполнять роль тех, кто укрепляет белорусскую национальную идентичность (если, конечно, критический подход к этой проблеме не считать такой «укрепляющей» деятельностью), и они довольно свободно (и по–конструктивистски) обращаются с понятием «нации».
Немного иная ситуация (вернее, смысловые смещения) заметна в статьях беларусских авторов. Слово «миф» в них встречается реже, а социологи Алексей Ластовский и Надежда Ефимова в своей совместной статье об изучении места представлений об истоках беларусской государственности в исторической памяти беларусов даже специально поясняют слово «миф», помещая его в контекст современной гуманитаристики. Это одна из особенностей нашей, да простят меня читатели, «догоняющей историографии», которая заключается в том, что исследователи вынуждены делать избыточные дидактические отступления для ввода в беларусский контекст понятий, уже давно известных за его пределами.
Очарование «национальной идентичности»
Возвращаясь к идее социального конструирования исторического знания, стоит обратить внимание и на тематику статей белорусских авторов: понятия «национальная идентичность», «нация», «национальный герой», «национальный пантеон» звучат намного чаще, чем понятие «миф» в его правильном понимании. Статьи Юрия Дракохруста, Алексея Ластовского и Надежды Ефимовой, Андрея Вашкевича и других ориентированы на исследование тем исторической памяти и исторической политики, и фоном для этих статей выступает, по сути, конструкт «проблемной белорусской национальной идентичности». И хотя, вроде бы, авторы отдают себе отчет в том, что «национальная идентичность» является конструктом, практически все они, вольно или невольно, сбиваются на пафос решения «проблемы национальной идентичности» в совершенно практическом и даже политическом ключе, уже забывая о том, что это «конструкт».
И, таким образом, их исследовательская идентичность не слишком дифференцирована по отношению к поиску собственной национальнй идентичности. Беларусские авторы ориентированы на легитимацию определенного национального нарратива или идею решения «проблем» с национальной идентичностью, так что проблемы памяти оказываются подчинены этой идее. Возникает особый «язык» этих исследований – в нем академический дискурс смешан с публицистическим, исследователи как бы на время «забывают» о конструируемости понятий, вокруг которых они выстраивают свое исследование.
Понятно, что «абсолютно объективное» знание сегодня невозможно, и любые исследователи (в том числе и западные) вписаны в определенный локальный контекст, который полностью не «преодолеть», но в белорусском случае речь идет о слишком интенсивной степени такой вписанности. Исследователи специфически ангажированы, конструируют исследовательские объекты в связи со своими пристрастиями и завершают свои статьи доказательством такой ангажированности.
Например, совместная статья Алексея Ластовского и Надежды Ефимовой «Вытокі нацыянальнай дзяржаўнасці ў беларускай гістарычнай памяці» посвящена анализу массовых представлений беларусов об истоках собственной государственности. Авторы обосновывают свое обращение к этой проблеме (и ее связи с идентичностью и исторической памятью), делая экскурс в то, как понятие государственности и ее «истоков» приобретало важность по мере укрепления национализма. И, конечно, в их расссказе главное место занимает идея государственности и нации как конструктов (в соответствии со всеми имеющимися свежими теориями). Потом авторы определяют, что в сегодняшней Беларуси люди разделены на несколько групп, по-разному представляющих историю беларусской государственности, и с этим связано также восприятие беларусского языка и других важных вещей.
Однако к какому выводу приходит в итоге авторы этой статьи? Оказывается, по мнению авторов, сегодня мы продолжаем жить в «национальном мире», в котором крайне важна роль «национальной историографии», а «деконструктивистский запал» рождает «фантомы», в виде «универсальных прав человека» и «космополитической идентичности» (хотелось бы еще знать, на основании чего это все декларируется?). Кроме того, исследование показало, как пишут авторы, что существует «связь между языком, исторической памятью и идентичностью, о которой утверждали национальные пророки, и которую сейчас пытаются нащупать ученые». Так, может, в таком случае лучше сразу цитировать «национальных пророков» и не проводить никаких исследований?
Или, если проводить, то перестать превращать конструкты в «реальность», критически задавая объект собственного исследования и социологически помещая беларусов не только среди редуцированных к одному единственному пониманию означающих типа «нации», «государственности» и прочего, но наполняя эти означающие какими-то новыми, отвечающими сегодняшнему дню и используемым теориям смыслами? Например, разве дело только в том, ВКЛ, БНР или БССР считаются началом беларусской государственности? Или еще и в том, что политически представляла собой эта самая государственность, и что традиция государственности важна не только из-за этого слова, а еще и, например, в связи с тем, можно ли говорить о каких-то демократических или авторитарных «традициях» в беларусском контексте. В конце концов, сама сосредоточенность на «государственности» в нашем обществе связана отнюдь не только с развитием национализма, а еще и с советской идеей отождествления государства и общества, и распутать сегодня эти два понятия не менее важно, чем просто укрепить означающее «государственность» исследованиями о том, что ее относят к средним векам.
О немного странном понимании того, что такое сегодня исследовательская функция, говорит и завершение статьи Юрия Дракохруста, посвященной конкурирующим между собой историческим нарративам в Беларуси. В ней в заключении констатируется, что «Победа» во Второй мировой войне является единственным событием, объединяющим даже разных по своим политическим взглядам беларусов. И тут же автор указывает на то, что в последнее время эту «Победу» хотят уничтожить в «народной памяти», и это, фактически, глупость. Но, как кажется, автор вполне может сам для себя различать виды «уничтожения»: идет ли речь о рациональной деконструкции исторических мифов в массовом сознании или о насаждении новых мифов? И не завершать статью такими странными в контексте академического журнала замечаниями.
Насколько новым является содержание номера «Архэ»?
С одной стороны, как говорилось в начале рецензии, тематический номер «Архэ», посвященный проблемам исторической памяти и исторической политики, предлагает новую подборку материалов на относительно новую для нашего контекста тему. И в номере есть интересные и основательные статьи, кроме тех, что уже были названы выше: большое исследование Андрея Роленка об исторической памяти и её конструировании в идеологии белорусского государства; статья Андрея Тихомирова об украинских тенденциях в области исследований исторической политики и памяти (сравнительного контекста так часто нам всем не хватает); статья Андрея Котлярчука, в которой рассматривается проблема исторической памяти о войне через призму этнических групп в беларусском обществе (цыган, поляков и евреев) и так далее. Разнообразие авторов – это хорошо (тут и «западные» исследователи, и совместные проекты беларусов и «западных» историков, и авторы – беларусы, получившие образование за пределами страны и вернувшиеся работать на родину или работающие за пределами Беларуси, но сохраняющие академические связи).
Но насколько разнообразие авторов способствовало разнообразию тем? Представляется, что часть тем изучения исторической памяти и исторической политики «задана» западным академическим мейнстримом (и, конечно, оказывается в результате, что память о Холокосте и Второй мировой войне у нас не такая, как «там»). Другая часть тем задана сложившимся еще в 1990-е годы собственным, беларусским, мейнстримом, ориентированным одновременно и на исследования и на защиту идентичности (и тогда оказывается, что «национальная историография» всяко важнее «фантомов универсальных прав человека»).
Кроме того, возникает сомнение, насколько аналитическая деконструкция «мифа о Великой Отечественной войне», например, является единственным инструментом рассказа о проблемах современного состояния исторической памяти и исторической политики в Беларуси? Начиная с периода независмости, мы стали свидетелями того, как создаются новые и вполне себе распространяющиеся «мифы» и нарративы о, например, той же независимости и в целом о периоде 1990-х годов в Беларуси. И если более пристально посмотреть на современную историческую политику, можно увидеть не только государственный дискурс или советское наследие (во многих статьях номера пишут о том, что во всем виновато «советское наследие»), но и какие-то вполне себе также современные и исходящие не только от государства действия. Также очевидно, что в Беларуси сегодня проводится очень мало социологических исследований, сфокусированных на проблеме исторической памяти и исторической политики (например, практически нет исследований, посвященных памяти о Холокосте в ее массовом измерении, а не только через призму академического или властного дискурсов).
Хочется также спросить о том, насколько усилия иследователей по деконструкции ведущейся у нас исторической политики, например, существенны на фоне сложившихся практик исторической культуры и отсутствия элементов представлений о социальном конструктивизме в исторической массовой литературе (в том числе шольных учебниках)? В состоянии ли обычные граждане вооспринимать «по–конструктивистски» слова «миф» и «национальная идентичность», сложности с чем испытывают даже представители академического сообщества? Однако это, конечно, более широкий вопрос, выходящий за пределы предложенной рецензии.
