Трансформация по-беларуски: взгляд из БГУ

Каханоўскі, А. Г (2013). Сацыяльная трансфармацыя беларускага грамадства (1861–1914 гг.). Мінск: БДУ, 335 с.

Рецензию подготовил историк Андрей Киштымов.

На официальном сайте истфака БГУ с гордостью отмечено: «Основателем научной школы Социальная история Беларуси ХІХ – начала ХХ в. является профессор М.В. Довнар-Запольский» (Научная деятельность). Сегодня научным руководителем этой «школы» назван Александр Геннадьевич Кохановский, чья монография «Сацыяльная трансфармацыя беларускага грамадства (1861–1914 гг.)», вероятно должна продемонстрировать последние достижения наследников отца белорусской историографии.

Тираж у монографии весьма скромный – 100 экземпляров. У рукописи монографии уже были рецензенты. Два доктора, два профессора – Анатолий Павлович Житко и Сергей Евгеньевич Рассадин. Но есть вопрос к одному из рецензентов: должен ли исследователь проблем в области археологии, скифоведения и геральдики заниматься проблемами XIX в.?

Структура монографии состоит из введения, заключения и пяти разделов: историография и источники, модернизационные процессы, демография, сословия, классы. Целостные проблемы просто растворяются в разделах и параграфах. В разных разделах оказались сюжеты об урбанизации и городских сословиях, индустриальное развитие идет отдельно от темы рабочего класса и буржуазии, и, что самое поразительное, крестьянство удостоено отдельного параграфа как сословие, но отсутствует в разделе о классах буржуазного общества. На каком основании автор теряет самый многочисленный и самый «беларуский» из всех классов – очередная загадка. Десяток страниц текста параграфа «Трансфармацыя беларускай вёскі» объяснить ее не могут.

Очевидный минус – отсутствие именного и географического указателей.

Введение традиционно дает обоснование актуальности избранно темы и цели авторского замысла. Трансформация при этом трактуется как процесс наиболее глубоких изменений в обществе, который затрагивает все его стороны и связи, переводит общество на качественно новый уровень. При этом она отличается от развития, эволюции и других изменений и приводит к появлению принципиально новых качеств социальной системы (3).

Солидное описание, однако все чересчур напоминает марксистко-ленинскую трактовку революции. Так, что же, трансформации и революция – близнецы-братья? Зачем же автор изначально загоняет себя в методологическую ловушку, и как он собирается из нее выходить? И это далеко не последний ребус, который предлагается решить самому читателю.

Автор рецензируемой монографии исходит из самоценности исторического пути Беларуси и готов предложить нам картину изменений на этом пути за определенный период. Это – несомненный плюс. Перед нами, по выражению Игоря Побережникова, «ситуационное исследование», когда теория модернизации используется для объяснения уникальных конкретных (региональных) аспектов развития (Побережников, 2006: 229).

C другой стороны, перед нами довольно типичный случай исторического исследования где, по меткому выражению Натальи Яковенко, в качестве «стратегического партнера» историка выступает социология (Яковенко. 2007: 202). Такой подход характеризует не только использование привычной для социологической науки терминологии, но и стремление к созданию «идеальной истории» – синтезу всех аспектов человеческой деятельности и желанию увидеть человека путем анализа широких социальных явлений – политики, экономики, психологии, религии, культуры.

Во Введении автор специально оговаривает, что «у працы не разглядаюцца асобна пытанні этнічнага і канфесійнага жыцця» (5). В книге эти сюжеты действительно не выходят за рамки элементарной статистики. Таким образом, на вопрос: «Можно ли рассмотреть социальную трансформацию общества без анализа его этнического и конфессионального состава?», – дан утвердительный ответ. На взгляд рецензента, с таким ответом согласиться нельзя. Тем более, что на данный исторический период приходится и принципиально важный процесс национального самоопределения, явно повлиявший и на социальную трансформацию.

Практически отсутствует и сюжет о влиянии политических факторов на социум. Конечно, не обошлось без ритуальных упоминаний о «политике царизма», разбросанных по всему тексту, но вот о том, какие политические процессы инициировались и проходили непосредственно в белорусских губерниях, обстоятельного разговора нет. Упомянуто восстание 1863-1864 гг., но хотелось бы узнать мнение автора: оно стало катализатором или ингибитором социально-экономических процессов? Есть пара предложений о столыпинской аграрной реформе, но практически ничего – о революции 1905-1907 гг.

Историографический очерк носит весьма стандартный для отечественных научных работ характер. Это привычная смесь слегка аннотированных библиографических данных. Причем некоторые комплименты автора имеют весьма сомнительный характер. Например: «Вялікай колькасцю прыведзеннага статыстычнага матэрыяла і грунтоўнасцю для сучаснага ёй этапу развіцця айчыннай гістарыяграфіі вызначаецца калектыўная манаграфія «Экономика Белоруссии в эпоху империализма» (11). В тексте встречаются и неоднократные ссылки на эту работ более чем полувековой давности.

Однако стоило отметить, что, сразу после издания, эта книга встретила весьма суровую и в целом убедительную критику, которая, в отличие от самой монографии, не утратила свое актуальности и по сей день (Гиндин, Иванов, 1965). В частности, вывод ее критиков о том, что в конечном результате авторы коллективного труда «практически упустили почти все то, что характеризовало своеобразие Белоруссии, а вместе с тем неравномерность развития всего российского капитализма» (Гиндин, Иванов, 1965: 131). Так что в выборе авторитетов я бы посоветовал автору быть осторожнее.

Недостаточно, как нам представляется, указать на то, что «І. Кавальченка і Л. Бародкін з дапамогай метадаў шматмернага статыстычнага аналізу вызначылі месца беларускіх губерняў у аграрнай і прамысловай тыпалогіях еўрапейскай часткі Расійскай імперыі» (22), при этом Виленская губерния оказалась в отрыве от остальных белорусских губерний, в одной группе с Уфимской, Пермской, Тульской и Астраханской (54-55). Следовало бы хоть как-то обосновать это весьма экзотическое место – что общего у Вильни с Астраханью, и пояснить позицию самого автора – согласен ли он с такой оценкой или нет? Мы, например, думаем, что выводы, достигнутые в результате использования исключительно количественных методов, не стоит абсолютизировать, и итоговые исторические рейтинги белорусских губерний, полученные с их помощью, не всегда убедительны.

Любой текст – это конструкция, но для того, чтобы она была устойчивой, ее части не должны противоречить друг другу, и, тем более – опровергать друг друга. К сожалению, автору далеко не всегда удалось придерживаться этого правила. В книге немало внутренних, смысловых несоответствий. Читаем в том же историографическом очерке: «На сучасным этапе сацыяльная гісторыя адносіцца да ліку нямногіх разделаў гісторыі Беларусі, дзе не адбылося адмаўлення ад здабыткаў даследчыкаў мінулага, спроб рэвалюцыйна перагледзець тэаретычныя падыходы да асенсавання ранейшых працэсаў. У апошняе дзесяцігоддзе ў айчынай гістарыяграфіі адбываюцца спробы пошуку новых метадалагічных падыходаў, выкарыстання мадэрнізацыйнай парадыгмы для аналізу трансфармацыі беларускага грамадства» (17).

Чему верить? На «современном этапе» автор отказа от старого не нашел. В «последнее десятилетие» обнаружил поиск нового. В конце концов, к кому он сам себя относит: к традиционалистам или к революционерам?

В целом понятны те трудности, с которыми столкнулся автор при составлении историографического обзора. При столь обширной теме, избранной в качестве исследовательской работы, приходится перечислять все, что имеет отношение к истории Беларуси второй половины XIX – начала ХХ в. Так, может, стоило расставить приоритеты, сказать о том, что действительно представило ценность для реализации авторского замысла? Тогда было бы ясно, где автор идет по пути прямого заимствования, а где – предлагает свою авторскую интерпретацию. Однако это требует определенного авторского мужества. А его, к сожалению, не хватает.

Анализ источников практически сведен до описания статистического материала по периоду. Что, в принципе, для такой темы и логично, и правомерно. Если мы собираемся вести речь об изменении, о какой-то трансформации, то без выстраивания динамических рядов обойтись невозможно. Поэтому остановимся на вопросе о статистике поподробнее.

В заголовке параграфа про источники отмечено – «і праблема іх рэпрэзэнтатыўнасці». Проблема, действительно, есть, и на это указано весьма справедливо. Но вот как ее решает сам автор – про это в параграфе ответа нет. Какие сомнительные статистические данные заново интерпретированы им, что сопоставлено, где найдены ошибки, и как они исправлены – понять невозможно. Более того, в историографическом очерке он упрекает Владимира Кабузана за то, что тот «практычна не заўважае сярод працоўных эмігрантаў беларусаў» (22), зато в соответствующем разделе «Дынаміка колькасці і складу насельніцтва» наоборот, читаем: «У. Кабузан адзначаў, што пераважная частка тых эмігрантаў, якія называлі сябе рускімі, адносіліся да беларусаў, украінцаў і яўрэяў» (139).

Использование статистических данных – весьма коварная вещь. Хотя чаще всего к статистике обращаются, чтобы показать изменчивость процессов, достаточно легко вместо динамики в конечном итоге получить статику. В рецензируемо монографии таким камнем преткновения оказались материалы первой и единственной всероссийской переписи населения 1897 г. Ее ценность сомнению не подлежит, что давно признано исследователями. Но вот ее использование в качестве основного инструмента по измерению социальной трансформации общества, а именно так она фигурирует в книге, на наш взгляд, сомнительно.

Без данных переписи 1897 г. не обходится ни один раздел, почти исключительно на ней основаны и отдельные параграфы. Данные это переписи стали основой 20 из 32 таблиц, помещенных автором в Приложениях, причем в некоторых категориях использованы только они (А – пять таблиц, В – четыре таблицы). При этом как-то упускается из виду, что одна перепись, пусть даже и такая всеобъемлющая, как в 1897 г. – всего лишь моментальный снимок общества. Но мы ведь хотим иметь не фотографию, а кино, не статику, а динамику.

Вся статистика в Приложениях сведена в таблицы. Хотя, если вслед за автором мы ищем изменения, трансформацию, то более убедительно те же данные выглядели бы в виде диаграмм или графиков.

Да, всероссийскую перепись вполне можно было использовать в качестве точки опоры. Но тогда по каждому ее положению выстраивать статистические ряды – как общество подошло к этому показателю, и как он изменился к началу Первой мировой воны. А затем заняться собственно исследовательской работой – дать свое объяснение этому процессу. Но этого не сделано.

В качестве свое основной рабочей теории автор выбрал теорию модернизации (36). С описания ее этапов и пути он и начинает основной текст. В этом параграфе можно прочитать о восстании 1863 г., мерах по ограничению прав на владение земле лицам польского происхождения, правительственной политике по отношению к евреям, но нельзя найти главного, обозначенного в заголовке: тех самых этапов и того самого пути. В конце концов, неплохо было обозначить хотя бы начальную точку рассматриваемой автором трансформации: каким было белорусское общество перед реформами 1860-70-х гг.

И, если эта самая трансформация – переход от традиционного общества к индустриальному, то стоило указать, какое же общество было «традиционным» для Беларуси, общество Речи Посполитой или уже новое, но по-прежнему традиционное, общество Российской империи? Была ли вообще эта смена? Где и когда одна «традиция» сменила другую, что общего и особенного между ними? А, может быть, смена этих традиционных обществ и стала началом модернизационных процессов и той самой социальной трансформации, обнаруженной автором на пол века позднее?

Далее идет раздел об индустриальном развитии. В целом с текстом об индустриализации, с некоторыми оговорками (мнимые промышленные и финансово-кредитные кризисы в Беларуси (53, 54); отсутствие регионов с промышленной специализацией (54) – а как же Сморгонь с ее кожевенной промышленностью, Копысь – с силикатной; противопоставление индустриального запада Беларуси ее недоиндстриализированному востоку (55); утверждение, что в первую очередь ведущую роль в фабричном промышленном производстве завоевала металлообработка (56) – на самом деле, это были текстильные фабрики, а потом и фабрично-заводское производство в лесной промышленности), можно было бы и согласиться.

Но все положительное впечатление портит заключительная фраза параграфа: «Мадэрнізацыя прамысловасці Беларусі ў другой палове ХІХ – пачатку ХХ ст. не прывяла да кардынальных змен у яе структуры» (59). Так, что же, в экономике трансформации не случилось? Или только автору не удалось обнаружить ее последствий?

Параграф 2.4 «Мадэрнізацыя і этнічныя, сацыяльна-культурныя працэсы», несмотря на свое многообещающее название, целиком посвящен проблемам образования и уровню грамотности населения. Тема важная, но зачем же обманывать читателя таким шикарным заголовком и предлагать часть вместо целого?

Собственно говоря, вторым разделом «Мадэрнізацыйныя працесы ў Беларусі» можно было и ограничиться. Все равно автор нигде не говорит о соотношениях понятий трансформация и модернизация, они для него, по сути – синонимы, так что тема, как принято говорить, раскрыта в меру авторских сил и возможностей. Однако далее идет раздел о демографии.

Этот текст обильно удобрен статистическими данными, что, в принципе, верно, и без чего обойтись было нельзя. И, все же, богатый статистический цифровой материал не должен заслонять главного. Если автор считает себя учеником и последователем М.В. Довнар-Запольского, то следовало бы прислушаться к словам учителя об ограниченности «общих средних» для научного анализа (Довнар-Запольский, 1926: 5).

Процессы роста или механического перемещения населения – это еще не социальная трансформация. Поясню свою мысль. Трансформация социума – это изменение отношения социума к социальным процессам. То, что вчера было новым, становится привычным; то, что отвергалось или было под запретом – принимается как обыденное.

Следующий раздел – «Эвалюцыя саслоўных інстытутаў». Здесь, как это ни парадоксально звучит, основную работу за автора проделали царские власти: узаконили и пересчитали все сословия, и автору осталось лишь изложить основы этого законодательства и привести соответствующую статистику.

Собственно говоря, к этому разделу целиком относится и содержание параграфа «Сацыяльная мабільнасць», по воле автора завершающего предыдущий раздел. В нем автор и делает заключение: «сярод сацыяльных дакументальна засведчанымі аказаліся пераважна міжсаслоўныя пераходы, удзельная вага якіх была невысокай і яны датычіліся нязначнай па колькасці групы людзей» (174). То есть, система сословных институтов, ни в империи в целом, ни в ее белорусских губерниях особых изменений не претерпела. Что верно.

Но если это действительно так, то удивительно звучит авторская оценка, завершающая раздел о сословиях: «Завяршыць да канца і хутка рэканструкцыю сацыяльнай арганізацыі беларускага грамадства пад агульнарасійскі стандарт урадавым органам доўгі час не ўдавалася. Выведзеныя з раўнавагі астанкі ранейшай саслоўна-карпаратыўнай сістэмы сталі перашкодай на гэтым шляху. Яны не вельмі ўпісваліся ў новую канструкцыю, надавалі шматлікія спецыфічныя адценні мясцоваму вопыту сацыяльнай арганізацыі, патэнцыяльна былі носьбітамі іншых, альтэрнатыўных шляхоў трансфармацыі беларускага грамадства» (221). Белорусская историческая альтернатива в сословном исполнении, какой она могла быть? Явно новое слово в отечественной гуманистике.

Про раздел о классах буржуазного общества мы уже говорили – крестьянство потеряно. Зато в качестве особых классов, надо так понимать (отдельные параграфы), фигурируют чиновники и интеллигенция.

Что преобладало: сословное или классовое сознание, что было сильнее: сословная или классовая солидарность, как влияла на эти процессы политическая и социокультурная жизнь – осталось без авторской оценки.

И, наконец, Заключение. В нем вполне естественно встретить то, что продекларировано автором во Введении. Только если там оно проходило в качестве гипотез и тезисов, нуждающихся в доказательствах, то теперь предполагается, что задача решена, и нам предлагается ответ. Вот здесь читателя ждет самое большое разочарование. Во Введении читаем, что трансформация ведет к появлению «принципиально новых качеств социальной системы» (3). По воле автора, главным изменением и итогом стала «пралетарызацыя значных слаеў насельніцтва», «рабочы клас аказаў адчувальны ўплыў на трансфармацыйныя працэсы ў беларускім грамадстве ў канцы ХІХ – пачатку ХХ ст.» (266). Всё.

Раньше здесь должно было бы стоять: «Под руководством партии большевиков пролетарии Беларуси готовились к проведению социалистической революции». Теперь автор все оценивает скромнее, цитирую последнее предложение его книги: «У гэты час рабочае пытанне выразна акрэсліваецца як адно з найбольш актуальных ва урадавай палітыцы» (266). Царизм заметил существование белорусских рабочих – вот, по воле автора, и весь итог социальной трансформации Беларуси.

Могла ли монография быть другой? При наличии действительно новаторских авторских подходов – почему бы и нет. Например, куда больший интерес, да и научную значимость, имело бы сравнение белорусских показателей не с общероссийскими, хотя и они важны, а с данными по той самой социальной трансформации у наших ближайших соседей – литовцев, латышей, поляков, украинцев. Что же касается России, то здесь более-менее сопоставимой с Беларусью является ее европейская часть.

Как уже отмечалось, в целом складывается устойчивое впечатление, что монография предназначена для защиты. Все, скажем так, технические ВАКовские требования тщательно соблюдены. Есть, правда, у нашего ВАКа и главное требование: «Докторская диссертация должна быть посвящена разработке нового научного направления или концептуальному развитию одного из актуальных научных направлений и содержать принципиально новые результаты, совокупность которых является крупным достижением в соответствующей отрасли науки. Как правило, данные новые результаты должны быть признанными мировым научным сообществом и обеспечивать приоритет Республики Беларусь в соответствующей отрасли науки, реальный экономический и (или) социальный эффект» (Положения о присуждении…, 2009). Но, к счастью диссертантов, это требование, особенно в гуманитарных науках, в подавляющем большинстве случаев остается ритуальным заклинанием.

И, действительно. В нашем случае «новое научное направление» не является новым даже для Беларуси, авторская концепция остается загадкой, «принципиально новые результаты» не найдены. Признание мировым сообществом? Как минимум – это публикации за рубежом. В библиографии указаны 14 работ автора, причем 12 напечатаны в сборниках и периодике БГУ и одна глава о крестьянстве в учебнике по истории Беларуси, изданном в Германии в 2001 г. Конечно, дома и стены помогают, в родном университете автора, безусловно, знают, но вот о признании за его стенами, тем более признании международном, говорить в таком случае проблематично. Значит и с обеспечением «приоритета Республики Беларусь» тоже проблема.

Замысел автора был грандиозен – дать исторический портрет белорусского общества на протяжении полувека большого ХІХ столетия. Сам, имея с полсотни работ по затронутой в монографии тематике, в том числе и с ключевым словом «модернизация» в заголовке (Киштымов, 2006; Киштымов, 2012; Kishtymov, 2013), достаточно полно осознаю те трудности, с которыми он встретился на своем исследовательском пути.

Что получилось – то получилось. В конце концов, я не знаю ни одного белорусского историка, который рискнул бы, например, описать социальную трансформацию белорусского общества в следующие 50 лет: от Первой мировой войны и до смерти Сталина. Про последующие 50 – вообще молчу. Так что перед нами пример исторического самопожертвования. За это автору и спасибо.

Многозначное и многослойное наполнение таких терминов «трансформация», «модернизация», да и картина «индустриализации» белорусского общества в целом по-прежнему нуждается в своем историческом осмыслении. Историческая мозаика, обильно присутствующая в тексте и приложениях, не создает целостной картины. Дедукция победила индукцию. Нет ни старта – чем же было традиционное общество Беларуси, ни финиша – с чем и к чему оно пришло к началу Первой мировой войны. Рецензируемая монография этот пробел, к сожалению, не заполнила.

Может быть, наличие этих вопросов и проблем – это и к лучшему. Есть над чем подумать всем нам и автору рецензируемой монографии. Надеюсь, в замечаниях и пожеланиях рецензента он найдет конструктив. Есть и свободное историческое поле для других исследователей. Хорошо бы – из нового поколения, чье сознание свободно от университетских курсов застойных времен.

Литература, которая упоминается в рецензии

1. Гиндин И.Ф., Иванов Л.М (1965). ”О неравномерности развития российского капитализма в начале XX в.”, Вопросы истории, № 9, 125-135.
2. Довнар-Запольский М.В (1926). “Баланс народного хозяйства в районном масштабе”, Экономическое строительство, № 11-12.
3. Киштымов. А (2006). “Влияние процессов модернизации на развитие белорусского национального движения. 19 – начало 20 в.”, in Сesty k narodnimu obrozeni: belorusky a cesky model. Sbornik prispevku z konference konane 4. – 6. 7. 2006 v Praze. Praha, 188-211
4. Киштымов. А (2012). “Процессы модернизации в Беларуси (конец XVIII – начало XX в.): итоги и дискуссионные вопросы”, у Знаки питання в історії України: суспільство між традицією та модернізацією: Збірник матеріалів VIІІ Міжнародної наукової конференції, Ніжин, 5-6 квітня 2012 року / упорядник О.Г. Самойленко. Ніжин: НДУ ім. М. Гоголя, 45-58
5. Научная деятельность. URL (доступ 22.12.2015): http://www.hist.bsu.by/kafedry/kafedra-istorii-belarusi-novogo-i-novejshego-vremeni/nauchnaya-deyatelnost.html
6. Побережников И.В (2006). Переход от традиционного к индустриальному обществу: теоретико-методологические проблемы модернизации. Москва.
7. Положения о присуждении ученых степеней и присвоении ученых званий в Республике Беларусь, 19 ноября 2009 URL (доступ 22.12.2015): http://vak.org.by/index.php?go=Pages&in=view&id=152
8. Яковенко. Н (2007). Вступ до історіï. Киïв.
9. Kishtymov. A (2013). “The Construction and Modernisation of Railways in Belorussia/Belarus: Late Nineteenth and Twentieth Centuries” in Eastern European Railways in Transition: Nineteenth to Twenty-first Centuries (eds. Ralf Roth, Johann Wolfgang and Henry Jacolin. Surrey: Ashgate Publishing Limited, 41-68.