«Аполитичное» исследование беларусской идентичности

 Агляд падрыхтаваны ў межах супольнага праекта “Кніжны агляд” Iнстытута палітычных даследаванняў “Палітычная сфера” і Цэнтра еўрапейскіх даследаванняў у Мінску.

Науменко Л. И. Белорусская идентичность. Содержание. Динамика. Социально-демографическая и региональная специфика. Мн., 2012.

Агляд падрыхтаваў Аляксей Братачкін.

В 2012 году в издательстве «Беларуская навука» вышла монография Людмилы Науменко «Белорусская идентичность. Содержание. Динамика. Социально-демографическая и региональная специфика». В ней представлены результаты проведенных Институтом социологии НАН Беларуси исследований «специфики беларусской идентичности» за последние десять лет, начиная с 2002 года.

Откуда беларусские социологи заимствуют концепции?

Не будучи социологом, трудно оценивать все те методы, выборки и социологические анкеты, которые использованы в монографии, однако можно обратить внимание на то, что скрывается за всеми этими материалами и результатами и что доступно не только социологам. Существенная проблема беларусской социологии и, шире, беларусской гуманитаристики дает о себе знать на уровне списка литературы и ссылок монографии при изложении ее теоретических основ. Мы видим доминирование российских авторов, хотя при этом в список включены некоторые работы англоязычных теоретиков (в том числе в русских переводах) и польскоязычных гуманитариев. Логика такого составления списка литературы в какой-то степени исходит из целей работы, но и предопределена той ситуацией «двойной периферии» (термин венгерского социолога Пала Тамаша), в которой оказалась беларусская наука после распада СССР. Связи с прежними академическими центрами («Москвой») были разрушены, а новые связи с научными центрами в условной «Европе» налаживались с трудом.

Список литературы в монографии Людмилы Науменко как раз свидетельствует о том, что ситуация «двойной периферии» является актуальным понятием: «российскоцентричность» научных исследований в Беларуси скорее доминирует, потому что даже нероссийские, западные авторы начинают присутствовать в беларусских списках литературы после того, как получат легитимацию в России. Одновременно что-то все же заимствуется и из «близкого Запада», той же Польши. В этой связи стоило бы провести исследование того, как сегодня беларусские гуманитарии получают новое для себя знание — через «Россию» или через «Европу»? Правда, есть еще и третий вариант развития ситуации – не важно, откуда именно получают знание, а важно, что они с ним умудряются сделать, как происходит культурный трансфер. В монографии Людмилы Науменко все «внешние» теоретические концепты не столько контекстуализированы, сколько просто «собраны» ради создания собственной концепции, локального видения проблемы.

Что действительно приятно удивило, начиная со списка литературы и завершая текстом первой главы, так это упоминание фамилий авторов, относимых обычно к представителям «негосударственной» науки, и исследований, проведенных за рамками официальных институций. Речь идет о Валентине Акудовиче, Игоре Бобкове, Алексее Ластовском, Татьяне Водолажской, Николае Кацуке, Ольге Шпараге, Валере Булгакове и других. Часть из них уже давно не работает (по разным причинам) в официальных институциях, а проблема академического диалога и взаимного признания между представителями официальных институций и независимыми исследователями остается крайне важной в Беларуси. В монографии Людмилы Науменко им уделено не так уж много места, но все же и в таком виде их присутствие важно. Правда, поскольку работы перечисленных авторов не разбираются подробно, возникает ощущение, что их просто использовали для легитимации определенной точки зрения, имеющей к этим авторам не очень близкое отношение.

Парадоксальные выводы монографии

Свое исследование проблемы «беларусской идентичности» Людмила Науменко помещает в контекст «парадигмы психологии социального познания», делая при этом акцент на том, что «человек конструирует свой социальный мир». Проанализировав уже имеющиеся в Беларуси книги и статьи, посвященные «феномену беларусской идентичности», она приходит к выводу, что такой анализ демонстрирует «преобладание среди них философско-исторических изысканий», кроме того, система понятий запутана, и поэтому надо вырабатывать «понятийно-категориальный аппарат феномена беларусской идентичности». Для этого надо отделить понятие «беларусской идентичности» от «близких ему понятий этнической, гражданской, национальной, социальной идентичности и так далее» (с. 24).

Автор монографии именно поэтому вводит различные измерения беларусской идентичности (называя это субидентичностями — территориальной, гражданской, этнической, культурной и так далее) и ее уровни (индивидуальный и групповой), а также формулирует гласную проблему своего исследования — «становление и сохранение белорусской идентичности в условиях современных глобализационных процессов» (с. 33). Автор даже предлагает отказаться от категории «национального» либо воспринимать ее как «историческую форму» «беларусской идентичности» на «данном этапе». Затем, на основании данных исследований всех этих понятий, проведенных Институтом социологии НАН Беларуси, Людмила Науменко переходит к выводам, которые не могут иногда не удивить.

Изучая феномен этнической идентичности (как «осознания этнической принадлежности, являющееся результатом эмоционально-когнитивного процесса отождествления индивидом себя с представителями своего этноса и обособления от других этносов, а также глубоко значимое переживание принадлежности к этнической общности») Людмила Науменко пишет о том, что для беларусов «ведущими объединяющими критериями (среди предложенных вариантов) оказались (по убывающей) территория проживания, чувство принадлежности к родной земле и общее государство, а также общность этнического происхождения, корни. Среди наименее важных — религия и родной язык» (с.51).

Преобладание критериев территории и государства как главных маркеров осознания «общности» отличает беларусов от русских (в Беларуси и России), для которых более важны культурные и исторические критерии, и беларусских поляков (для них важны смешанные культурные и территориальные критерии общности). При этом осознание общности этнического происхождения для беларусов располагается даже на четвертом месте после идеи общего государства.

При ответе на вопрос о том, как беларусы «распознают своих», свою «этническую группу», на первом месте оказывается распознавание по «речи, манере говорить, произношению и акценту», на втором – «по языку». Также отмечено, что в Беларуси есть «размытость, стертость и слабая выразительность» границ между разными этническими группами — как «свидетельство не только спокойных межэтнических отношений, но и позитивного этнического “Мы-образа беларусов”» (с. 55). В итоге автор делает прогноз: «в основе нациостроительства ведущую роль могут играть прежде всего факторы независимого государства, родной земли» и только потом «этничность», а такие факторы, как «национальные традиции, религия, язык, литература и так далее» играют «отнюдь не первостепенную роль».

Представления беларусов о самих себе (автостереотипы) содержат характеристики, включающие «отношение к людям, к труду, к другим народам, нравственно-моральные качества, особенности характера», и в этих представлениях о самих себе менее всего обращается внимание на «интеллектуальные качества, законопослушность и свободолюбие, отношение к собственности и деньгам, качества индивидуализма, коллективизма, отношение к религии и так далее» (с. 70).

Затем в исследовании рассказывается о «преданности, общности, принадлежности» беларусов по отношению к понятиям «советские люди, европейцы, жители Беларуси, беларусы, граждане Беларуси, народ Беларуси» (хотя никак не определены, например, сами понятия «европейскости» или «советскости»). Чувство принадлежности к жителям своей страны чувствуют 47,2 % опрошенных беларусов, а вот чувство общности — 14 %, преданности — 9,5%. Преданность и общность к категориям «советские люди» и «европейцы» беларусы чувствуют больше, чем принадлежность к этим категориям (с. 81).

Этническая составляющая беларусской идентичности наиболее присуща жителям села, а также населению приграничных областей (Брестской, Гомельской и Могилевской), менее всего этническая составляющая характерна для Витебской области и жителей городов (больших в меньшей степени, чем средних и малых), особенно для Минска. Наибольшая чувствительность к собственной этничности зафиксирована у представителей крайних возрастных групп — людей старше 60 лет и молодежи младше 20 лет. «Этническая» субидентичность наиболее коррелирует со всеми другими субидентичностями и поэтому играет все еще «определяющую важнейшую связующую роль в общебелорусской идентичности на сегодняшний день» (с. 83). Гражданская субидентичность (ощущение себя гражданами Беларуси) преобладает среди горожан, а наиболее рассогласованная и наименее распространенная — культурная субидентичность.

Интересно и то, что «наиболее высокие показатели выраженности каждой из составляющих белорусской идентичности (территориальной, этнической, гражданской и культурной) продемонстрировали представители самого старшего поколения (старше 60 лет)». И они же чаще других отождествляют себя с «народом Беларуси» и меньше других – с «европейцами», у них максимально выражены патриотическая идентичность и советская (с. 90–91). Молодежь до 20 лет демонстрирует высокие показатели европейской идентичности. Наиболее высокие обобщенные показатели идентичности демонстрируют люди с начальным и неполным средним образованием, наиболее низкие — люди с высшим образованием (с. 93). Люди с самими низкими показателями «беларусской идентичности» (этнической, территориальной и так далее) живут в Минске и Минской области, а самые высокие значения обнаружены среди жителей Брестской, Гомельской и Гродненской областей. Интерес к культурной и этнической субидентичностям проявляется максимально в районах со смешанным этно-конфессиональным составом населения (в частности, Брестчина и Гродненщина). Минск выделяется своей «европейскостью», потому что это «полиэтничный мегаполис», в котором «стерты межэтнические и межкультурные границы», однако эта европейскость исчезающе мала уже в Минской области (с. 101).

Если говорить об исторической памяти, то «представители старших поколений хуже знают древнюю историю Беларуси, но более осведомлены о советском периоде и более позитивно его оценивают … у молодежи знание как средневекового, так и советского периодов истории Беларуси находится на одинаковом уровне».

Еще один раздел монографии посвящен тому, как менялась «беларусская идентичность» и ее «базовые составляющие» с 2002 по 2008 год. Картина выглядит интересной – «обобщенный показатель идентичности» к 2004 году немного вырос, а в 2008 году вернулся к уровню 2002 года. Среди жителей села «беларусская идентичность» ослабела (с. 113). Старшее поколение сохранило показатели «беларусской идентичности», а младшее поколение их растеряло еще больше, хотя «этничность» сохраняет значение для всех групп. Есть один показатель, который за семь лет не изменился – «славянская составляющая социальной идентичности беларусов».

За все эти годы «среди жителей республики в большей мере актуализировано чувство принадлежности к славянам, чем жителям СНГ, европейцам». Европейская идентификация занимает «самое последнее место», и «европейскость» как самоидентификация значительно уступает «славянскости» (с европейцами себя отождествляли в 2008 году 5,8 % беларусов, не осознавали своей принадлежности к ним 41,8 % опрошенных). Даже среди молодежи «европейскость» уступает «славянскости». И все это потому, как считает автор, что таковы «сегодняшние реалии, согласно которым Беларусь все больше становится центром духовного и культурного единства славянского мира, являясь одной из ведущих стран в деле славянской интеграции» (с. 118–119). Правда, не совсем понятно, что означают все эти понятия: они не определены, выбор именно этих понятий не совсем ясен, кроме того, почему понятие «европейскости» исключает «славянскость» и наоборот?

Говоря о динамике «беларусской идентичности» автор указывает на «два противоположных процесса»: процесс ее «укрепления» и процесс ее «ослабления, размывания, проявляющиеся в разных социально-демографических группах». Об укреплении «беларусской идентичности» свидетельствуют «определяющая роль этнической составляющей», «доминирование позитивных этнических чувств над негативными», «рост значимости этнической принадлежности». При том, что отмечается и «рост числа респондентов, испытывающих затруднения в своем этническом самоопределении» (это уже автор говорит о тенденции «ослабления беларусской идентичности»).

Исследование, которое рисует катастрофу «беларусской идентичности»?

Какой образ «нации» или «сообщества» беларусов возникает после прочтения исследования? Несмотря на оптимистичность двух простых выводов о том, что «славянскость» беларусов укрепляется, а значение «этничности» все еще сохраняется, можно говорить и об определенной катастрофе, случившейся с «беларусской идентичностью», «обобщенные показатели» которой снижаются. Молодежь почти не патриотична, более «патриотичное» старое поколение вымирает, горожане ко всему практически индифферентны, а в Минске вообще живут «не беларусы». Те, кто имеет высокие показатели «беларусской идентичности», условные «патриоты» – мало образованы. Сохранение значимости «этничности» вряд ли может утешить, так как это понятие ассоциируется как минимум с архаическими представлениями о том, что есть «свои» и «чужие» и с наличием всего лишь минимального набора других характеристик, что как-то странно выглядит в сложном современном мире. Беларусы почти не осмысливают себя в категориях «рационализма» или чего-то подобного, а ориентированы на «психологизм» и «отношение друг к другу». По весьма распространенной логике, «нация» опять не удалась, несмотря на все годы независимости, хотя бы потому, что только старшее поколение, фактически «советское», демонстрирует самые высокие показатели «беларусской идентичности». И, может, европейские надежды беларусов также можно похоронить, а заниматься надо дальше исключительно славянской интеграцией?

Как представляется, наличная ситуация скорее отличается и от странно оптимистичных выводов монографии, и от описанной в предыдущем абзаце катастрофы. И само исследование «беларусской идентичности», представленное в монографии Людмилы Науменко, скорее надо рассматривать как возникшее на стыке академической науки и «идеологии белорусской государственности», которую стали «внедрять» с начала 2000-х годов. Как связаны между собой эти две вещи — наука и идеология?

Один из осторожных (и правильных) выводов монографии – «думается, едва ли правомерно говорить о раз и навсегда заданной форме и структуре белорусской идентичности и о неизменном “наборе” ее основных составляющих. Последние могут иметь разное значение как среди различных социальных и этнических групп населения нашей республики, так и в разные исторические периоды» (с. 37). На первый взгляд, можно сказать, что мы имеем дело с «конструктивистским» подходом к проблематике идентичности, по крайней мере, «беларусскость» не объявляется врожденной, однако при этом сам термин «конструктивизм» и его признаки в монографии практически отсутствует.

Правда, в ней присутствует конструктивизм другого рода – Людмила Науменко, описывая теоретические основания своей работы, не подвергает критической рефлексии приводимые ей понятия «западной» теории, а также, как кажется, не допускает мысли о том, что сама категория «беларусской идентичности», наличие которой у беларусов она исследует, может быть контекстуализирована. Она сама, описывая собственные мотивы написания работы, фиксирует, что изучение «проблем национального характера, менталитета беларусов» прошло некоторые «этапы»: по ее мнению, широкое обсуждение этих проблем, начавшееся в 1990-е годы, оказалось «малоплодотворным» и «при этом, так и не обретя форму научных исследований, к настоящему времени почти полностью исчерпало себя». Далее она обозначает, что проблемой «этничности, этнокультурного своеобразия и аутентичности беларусов» занимаются больше «национальные элиты, отечественные этнологи и культурологи», но не «социологи, психологи, политологи».

Если бы автор попыталась тщательнее исследовать социальный и политический контекст того, почему изучение какой-то проблематики было «малоплодотворным», возможно, она бы поняла, как и почему возникла проблематика «беларусской идентичности» в виде «научных исследований». Ведь если в начале 1990-х на волне «национального возрождения» и начала очередного этапа «конструирования нации» «характер и менталитет» стали предметом интереса (в том числе политического) новых/старых элит и обычных граждан, то в первом десятилетии 2000-х проблема «национальной идентичности» хотя и заменила собой отчасти прежние дискурсы, сохранила свою включенность в политический и иной контекст. Сам Институт социологии НАН РБ включен в этот контекст, со всеми его темами и разработками и исследованием темы «беларусской идентичности», важной для, как отмечено в начале монографии, «сохранения стабильности», «формирования гражданской приверженности и патриотизма», т.е. фактически политических, а не академических целей.

Нехватка политического

Но, что самое интересное, политическое измерение на самом деле никак не включено в исследования «беларусской идентичности». Нигде в книжке не говорится о «политике идентичности», проводимой в Беларуси, о политических аспектах всех упоминаемых в исследовании «субидентичностей», о том, что одним из ключевых беларусских вопросов сегодня является и вопрос о «политической (гражданской) нации». О том, что все усилия беларусского государства направлены на то, чтобы успешно осуществлять политическую мобилизацию граждан, обращаясь к политическим же чувствам «единства и принадлежности», и о том, что создание коллективных идентичностей связано с политическими практиками. И «этничность» (ее «переизбыток» или «нехватка») беларусов во многом связана с политикой и конструированием общности.

Если ввести политическое измерение в монографию Людмилы Науменко, то многие ее выводы могут быть переосмыслены. Безразличие жителей Минска к «беларусской идентичности» можно связать и с теми низкими процентами голосования «за Лукашенко», которые наблюдаются в столице, как и в целом подумать о том, почему мы видим снижение показателей «беларусской идентичности» среди разных групп населения, не связано ли это с уменьшением популярности политического режима и создаваемой им модели развития страны? Приверженность старшего поколения беларусов «беларусской идентичности» можно связать с советской же «политикой идентичности» и преемственностью, которая существует между советской эпохой и нынешним беларусским политическим режимом. И это, кстати, позволяет еще задать себе вопрос — не имеем ли мы дело все еще с деградацией советской идентичности в разных измерениях, и как возможно вести речь о том новом, что случилось с идентичностью беларусов после СССР? Но в монографии Людмилы Науменко нет особой исторической ретроспективы.

Продекларированный в монографии «межэтнический мир» в Беларуси можно было бы принять, если бы не политический конфликт вокруг раскола Союза поляков или заметный по интернет-форумам и актуализирующийся по праздникам национализм, конструируемый по отношению к гражданам России, приехавшим отдохнуть в Беларусь. Кроме того, история «советского интернационализма» и советской национальной политики, декларировавшей на официальном уровне идею «советского народа», за фасадом которой на повседневном уровне сохранялись стереотипы и проблемы в отношениях между этническими группами, заставляет нас относиться внимательно к заявлениям о межэтнической терпимости в сегодняшней Беларуси.

Ситуация с доминированием «этничности» и «территории» как маркеров общности беларусов над маркерами культуры и истории — разве не является результатом определенной политики? Разве не противоречит такая подача материала заявленному конструктивистскому подходу монографии – когда мы видим отсутствие всякой проблематизации «естественной ситуации» доминирования категорий «этничности» и «территории»? Как можно связывать устойчивость «славянскости» с тем, что Беларусь лидирует в славянском мире (в чем это проявляется и что такое «славянский мир»?), и при этом обходить стороной вопрос о том, что слабая идентификация с Европой может быть обусловлена также политикой. Как известно, в сегодняшней Беларуси процессы сближения с ЕС блокируются по политическим, экономическим и иным причинам.

В монографии указывается также, что именно «возраст» является «одним из важнейших факторов, определяющих особенности восприятия белорусами своей этнической, гражданской, культурной … принадлежности», но разве поколенческая разница не связана еще и с политическими событиями и их восприятием, с уровнем потребностей и запросов и так далее, о чем в монографиии говорится только вскользь?

В конечном итоге, становится понятно, что политическое измерение, будучи исключенным (думается, по соображениям и цензуры, и самоцензуры) из исследования проблемы «беларусской идентичности», дает о себе знать самым неожиданным образом — превращая категорию «беларусской идентичности», заявленную в монографии в качестве академической, в идеологический и политический конструкт. Используется этот конструкт для того, чтобы придать нынешней политической ситуации «естественный» характер и не подвергать ее критике. И можно в таком случае говорить не об исследовании «беларусской идентичности» вообще, а о том, как в монографии на самом деле показывается неудача создания некой модели «беларусской идентичности», связанной с политикой режима Лукашенко, или о том, как вопреки или благодаря этой политике функционируют механизмы коллективной и индивидуальной идентичности в Беларуси. Так искажаются, «поневоле», столь необходимые обществу результаты социологических исследований.

Конечно, можно пойти еще дальше и спросить: зачем автор вообще вводила такое в сущности гомогенизирующее мегапонятие, как «беларусская идентичность», включившее в себя все виды идентичности? Не лучше ли было сохранить мультиперспективность исследований идентичности (национальной, гендерной, этнической и так далее) и только потом уже пытаться что-то обобщать?

Или можно еще указать на то, что начиная с 1990-х годов все активнее утверждает себя «слабая» концепция идентичности, согласно которой люди в гораздо меньшей степени стремятся к каким-то формам идентичности, которые раньше считались «обязательными». Возможно, этот взгляд полезен и для исследований в Беларуси, в которой все хотят и не могут обнаружить какую-то очень сильную национальную идентичность. Может быть, стоит сосредоточиться не на ее нехватке», а на том, как в условиях авторитаризма и глобализации и разных политических «интеграций», вопреки им или благодаря, формируются гетерогенные виды сообществ на макро- и микроуровнях, как возникают различные идентичности в сегодняшней Беларуси? Если так ставить вопросы, применяя появившийся за пределами Беларуси концепт «идентичности», то тогда не удастся проигнорировать работы тех исследователей, которые занимались как раз изучением связи политики и проблем идентичности.

Однако в любом случае стоит помнить о возможной негативной «аполитичности» исследований в беларусском контексте, когда, избегая работы с политическим измерением происходящего, мы вносим в исследования политику самым неожиданным и неприятным образом. Монография Людмилы Науменко интересна как раз этим — как академический посыл исследователя, осуществляясь в неотрефлексированном политическом и ином контексте, приводит к результатам, которые интересны как раз своими «искажениями». Стоит при этом добавить, что данные, представленные в работе, несомненно важны для всех исследователей Беларуси.